Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - Страница 36

— Не доедем до венты, сеньор, ночь близится, — обеспокоенно сказал Мануэль.

— Ну и не надо! — беззаботно ответил Бартоломе. — Должен же Алонсо испытать, что такое горные дороги Сьерры-Морены, да еще ночью! Ночь тепла, небо в звездах, скоро покажется луна!

Мануэль тихонько сказал Хасинте:

— Слава богу, молодой сеньор впервые после смерти отца шутит. Горе понемногу отпускает его.

— Ты прав, Бартоломе, — с интересом оглядывая суровое ущелье, в которое они въехали, проговорил Алонсо. — Я слышал от Леона, что здешние венты похожи скорее на разбойничьи притоны.

— Да, наш бедный Мигель стал жертвой в одной из таких вент.

— Мне и об этом рассказывал Леон. Но я думаю, что теперь притонов уже нет?

— Не к ночи будет сказано, сеньоры, — и старый Мануэль перекрестился, — но святой Себастьян сохранит и помилует нас от разбойников!

— Мы — четверо вооруженных мужчин! Нам ли бояться каких-то разбойников! — и с этими словами Бартоломе вместе с Алонсо поскакали вперед, пока позволяла дорога.

— Скажу тебе откровенно, — усмехнулся Бартоломе, придерживая Гермеса, так как тропа снова стала узкой, — каждый раз, когда я в юности проезжал по горным перевалам Сьерры-Морены, я только и мечтал о стычке с разбойниками!

— Но нам, кажется, действительно не придется ночевать в «Скале влюбленных», — добавил Бартоломе, — Мануэль был прав. Мы сбились с дороги. Интересно, куда приведет нас эта козья тропа?

Всадники спешились и повели лошадей на поводу. Извилистая тропинка вела вверх. Звезды на темном небе светились, как угольки, выпавшие из брасеро, а луна была похожа на зрелый огромный апельсин. И отвесные черные скалы в лунном свете не казались мрачными.

Козья тропа привела наконец путников к небольшой площадке. Под нависшей скалой была пещера. Около входа стояли пастуший посох и кожаный бурдюк с водой. Значит, тут кто-то жил…

— Эй, кто тут есть? — подошел к пещере Мануэль. — Отзовись, хозяин!

Шкура, закрывавшая вход, зашевелилась, и показался человек. При свете луны было видно, что он немолод и сумрачен лицом. На плечи его были накинуты овечьи шкуры.

— Что надо вам, сеньоры? — спросил он.

— Мы заблудились, — ответил Бартоломе, — ты позволишь провести здесь остаток ночи?

— Как я могу позволить или не позволить? — возразил тот. — Я козопас, и земля не моя, а божья. Располагайтесь где хотите. А если вы замерзли, идите в пещеру, — и с этими словами козопас откинул шкуру, закрывавшую вход.

Привязав лошадей к острому выступу в скале, путники вошли в пещеру, так как становилось холодно. Там было темно.

— Мануэль, зажги-ка свечу! — попросил Бартоломе. — Иначе мы рискуем что-нибудь поломать здесь невзначай в темноте.

Мануэль достал из дорожного мешка свечу, высек огонь, и пещера осветилась желтым пламенем.

Путники увидели, что в пещере было чисто. На стенах висели пучки сухих трав.

Каменное ложе покрывали овечьи шкуры. На большом плоском камне, заменявшем стол, стоял глиняный кувшин, лежал начатый круг твердого, как известь, овечьего сыра и несколько головок чеснока и лука.

— Садитесь, сеньоры, — сказал козопас. — Не знаю вашего званья, но готов угостить вас, чем сам богат.

— От твоего угощения не откажемся, ибо голодны как волки! — ответил Бартоломе. — А мы не обидим тебя?

— Вода в кувшине из ручья, — сказал хозяин, и его лицо осветилось доброй улыбкой, — а сыр доставляют мои козы. Есть кусок лепешки, которую мне принесли дети из деревни в Инхосе…

— Так мы недалеко от Инхосы? — удивился Бартоломе. — Я слышал, что вокруг нее на много лиг нет селений и деревень?

— Да, сеньор, это забытый всеми край. Мы живем бедно, вот нас и забыли. Земля наша камениста и сурова, и трудно на ней жить.

— Но ты, однако, не уходишь отсюда? — спросил Алонсо.

— Это моя родина, сеньор! Разве может человек покинуть край, где он и его деды родились и жили?

— Но ведь люди ищут лучшего, — возразил Бартоломе. — Так же и ты мог поискать.

— Эх, сеньор, — усмехнулся козопас, — лучшего… А где мне будет лучше, чем здесь? Я укрыт от дождей и холода, у меня свежая вода из ручья, сыр и хлеб. В праздник я могу положить в свой котелок кусок мяса. А женщины из деревни никогда не пожалеют для старого Хуана пол-асумбры оливкового масла. Чего же мне еще надо? Чистое небо над головой, теплая шкура на плечах и никакой тревоги на сердце!

— Да ты философ, Хуан, — улыбнулся Бартоломе. — Не правда ли, Алонсо?

— Вы удивляетесь моей жизни, ваша милость? — проговорил Хуан. — Мой дед и отец были солдатами и сложили свои головы за сеньоров и короля. А что получили они взамен? Земли или замки? Нет… Земли, за которые дрался мой дед с маврами, получил король, а замки — его рыцари.

— А твой отец?

— Отец мой, — помрачнел Хуан, — отец был солдатом германдады и погиб в Каталонии за короля. Сражался против своих же братьев крестьян. Я сломал тогда мой меч, закопал его в землю и ушел в горы. Вот уже шестнадцать лет, как я живу здесь.

— И у тебя не осталось родных и близких, бедный Хуан? — спросил Алонсо.

— Мать моя умерла от горя и слез, а сестра… сестра была красавица, и ее увезли в город. Больше у меня никого нет — вот только овцы, козы и собака.

— А где же сейчас твоя собака?

— Она стережет стадо, сеньор. Разве вы не знаете, что собака — первый помощник козопаса? Я могу спокойно спать, а мой Амиго не спит и сторожит. А днем он поспит. Вот так мы с ним и живем!

— Мы не даем тебе спать, — сказал Бартоломе. — Прости нас.