Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - Страница 35

— Когда мы вернемся обратно в Севилью, Бартоломе, мы новыми глазами посмотрим и на собор, и на Алькасар, и на Хиральду!

— И вспомним старинную андалузскую поговорку:

Quien viò a Sevilla,
No viò a maravilla! —

А теперь вперед, в Кордову!

Маленькие селения, окруженные виноградниками, апельсиновыми и оливковыми рощами, сменили густые дубовые леса. После лесов пошли заросли вечнозеленых кустарников — маквиса, гариги.

К вечеру показалась Кордова. Она была окружена зубчатыми мавританскими стенами. Посередине города медленно и величаво протекал широкий Гвадалквивир, по берегам которого в предместьях росла пышная зелень маквиса. Невысокие холмы были покрыты рощами олив и виноградниками.

Кордова более других городов Андалузии сохранила мавританский облик. Низкие белые дома без окон и балконов. Кое-где из-за белой стены подымалась зелень пальмы или платана. Иногда через открытые двери домов можно было увидеть традиционный небольшой патио, с его тонкими колоннами, фонтаном и цветами.

На узких извилистых улицах города зелени совершенно не было. Пыль тучей вилась за всадниками.

— Мы заедем переночевать в венту «Сьерра-Морена». Там чисто и довольно хорошо кормят. С утра посмотрим мечеть, а к вечеру выедем в Толедо! — решил Бартоломе.

…Бартоломе и Алонсо подходили к знаменитой мечети. Эмир Абдеррахман I в 785 году начал ее постройку. Около трех столетий тому назад мечеть была превращена в христианский храм. Снаружи бывшая мечеть почти ничем не отличалась от окружавших ее домов. Невысокие белые стены местами были украшены арками. Вход в мечеть — через патио, обсаженный апельсиновыми деревьями, с фонтанами прозрачной воды, служившей ранее для омовения мусульман перед молитвой.

В храме было тихо и пусто. Утренняя месса уже кончилась. Кордовская мечеть на редкость проста и строга: огромный прямоугольный зал с уходящими вдаль колоннами, их более тысячи…

Алонсо застыл, пораженный величественным зрелищем окутанного полумраком леса колонн.

— Когда твои глаза привыкнут к полутьме, — тихо сказал Бартоломе, — ты увидишь, что колонны собраны со всех концов света. Здесь яшма — с родных Пиренейских гор, малахит — с берегов Африки, мрамор — из далекой Греции…

— Эти белые, желтые и зеленые колонны словно растут из земли, как деревья, — прошептал Алонсо, — а своды их переплетаются между собой, как ветви.

Подковообразные арки, венчавшие колонны, были сложены из белого и красного кирпича. Фризы и карнизы покрыты причудливым арабским и византийским орнаментом. Узкие ниши выложены мозаикой.

— Посмотри, Алонсо, на нишу в глубине храма. Это бывший михраб — «часовня созерцания». Она обращена на восток, в ту сторону, где находится Мекка.

Михраб, весь из белого мрамора, с небольшими колоннами, украшен цветной мозаикой, на стенах выложены золотыми буквами изречения корана.

— В михрабе слишком нарядно, Бартоломе. Это, по-моему, может лишь отвлечь человека от молитвы.

— Но тогда можно молиться не только в храме. По твоей философии, дикие горы, пустынный берег моря или густой лес еще более подходят для молитвы.

— Прежде чем я стал христианином, — задумчиво сказал Алонсо, — я поклонялся другим богам. У нас не было храмов, обряды и молитвы были несложны и просты. Наши добрые боги помогали нам бороться с темными силами природы, а злые — насылали разные бедствия. Но человек своим трудом помогал добрым богам и побеждал злых.

— Послушай, Алонсо, как говорит об этом Сенека. — И в тишине бывшего мусульманского храма прозвучали бессмертные слова римского философа, родившегося и жившего в Кордове много сотен лет назад: — «…труд воспитывает души благородных… К чему молитвы? Устрой себе сам свое счастье. И ты устроишь его, если поймешь, что хорошо то, с чем связана добродетель, и дурно то, с чем соединен порок. Природа сама снарядила тебя в дорогу. Она дала тебе все необходимое, чтобы стать равным богу, если ты только не растерял ее даров».

* * *

— Зачем мы выезжаем из Кордовы на ночь глядя, сеньор? — спросил старый Мануэль у Бартоломе. — Уж лучше бы еще переночевали в Кордове!

— Нет, Мануэль. Вечером не так жарко ехать, а кроме того, я хочу, чтобы сеньор Алонсо переночевал у дядюшки Гардуньи в «Скале влюбленных». Помнишь, как мы, более десяти лет назад, познакомились там с доном Мигелем?

— Эге, сеньор, — сказал улыбаясь Мануэль, — старый хорек давно уже покинул венту. Он вложил все свои сбережения в одну из каравелл, отправившихся в Индию, и нажился на этом. Теперь он важный сеньор, проживает в Малаге и владеет землями на Эспаньоле.

— Вот как! А кто же держит венту?

— Помните его мальчишку-слугу? Он женился на дочери богатого кордовского купца и купил венту у Гардуньи.

— Ну что же, остановимся у него. Он показался мне славным малым; хотел впустить бедного Мигеля вопреки запрещению своего хозяина!

Ночь в ущелье Сьерры-Морены

Пусть гордецы из золотого кубка пьют;

Как сладко зачерпывать рукою из ключа;

На жестком ложе сон куда спокойней…

Сенека

После Кордовы дорога шла еще некоторое время по плодородной равнине. Потом зелень исчезла. Изредка на бурой почве попадались низкие, искривленные ветром деревья. Вдали вставала лиловая громада Сьерры-Морены. Через ее скалы, унылые и дикие, нависшие одна над другой, пролегала дорога. Чем ближе подступали горы, тем темнее становилось вокруг.