Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - Страница 47

На рассвете следующего дня на взмыленном Гермесе въехал Бартоломе в ворота Гранады, сохранившие старинное мавританское название «Виварамблы» — ворота миндальных деревьев.

Гранада… «Царица городов», как говорили арабы о своем древнем городе.

Бартоломе вздрогнул от предутреннего холода и горьких мыслей. Как мечтал он показать Алонсо этот великий город, о котором, как и о родной Севилье, сложена поговорка:

Quien no ha visto a Granada,
No ha visto a nada!

Но надо торопиться к сестре Луисе. Там он освежится, почистится и поедет во дворец.

На невысокой горе, омываемой прозрачным Хенилем, стоит дворец Альгамбра. Его стены и башни сложены из розоватого камня и сейчас, под лучами утреннего солнца, кажутся кроваво-красными.

Темная зелень садов, красные камни Альгамбры и снежные вершины Сьерры-Невады как бы застыли в синеватом тумане. Но Бартоломе не видел ни свежести прекрасного летнего утра, ни великолепия древнего города. Его одолевала жестокая тревога о будущем: он верил и не верил в милосердие королевы…

Оставив Гермеса сонному стражнику, Бартоломе направился к главному входу во дворец. Часовой открыл перед ним Судебные ворота. Наверху наружной арки — большая мраморная доска, на ней название руки и ключа. Арабская надпись гласит: «Когда эта рука приподнимется и возьмет ключ, чтобы отворить ворота, тогда христиане проникнут во дворец».

Бартоломе подумал о судьбе этой надписи: вот уже около десяти лет, как испанцы владеют Гранадой, а рука и ключ все в том же положении. И сотни лет будут в таком же положении, ибо никогда не вернутся сюда мавры.

Как и все мавританские постройки, дворец снаружи был суров и строг. Но внутри он поражал своим восточным великолепием: лабиринт галерей, залов, башен, двориков… Полы из пестрой мозаики, стены украшены орнаментом, в который вплетены золотые надписи и изречения из корана. И множество фонтанов и бассейнов. Арабы, кажется, более всего любили воду.

Бартоломе миновал знаменитый Львиный двор. Ему сказали слуги, что донья Хуана де ла Торрес находится в женской половине дворца.

Донья Хуана встретила Бартоломе приветливо, ибо хорошо знала его отца и дядю. Взяв письмо кардинала, она сказала:

— Не хочу прежде времени огорчать вас, сеньор Лас-Касас, но ее высочество очень настроена против Адмирала. Вы знаете, я преданный друг дона Кристобаля, но и я бессильна помочь… Постарайтесь меньше говорить об Адмирале, а больше о вашем деле.

— Но ведь мое дело, высокочтимая сеньора, связано непосредственно с Адмиралом. Ведь это он отдал моему отцу юношу-индейца. Именно отдал, но не продал! Ведь этот юноша — сын касика, в его жилах течет королевская кровь! И его отец поручил Адмиралу сына, чтобы тот познакомился с Испанией, получил здесь образование. Он стал членом нашей семьи.

— А он крещен, этот индеец?

— Ну конечно, сеньора! Согласно воле своего отца, он крещен, причем крестным отцом был мой отец.

— Подождите здесь, я доложу королеве о вашем приходе, — и донья Хуана скрылась за занавесью в нише, отделявшей приемную от спальни королевы.

Через несколько минут она вернулась:

— Ее высочество ждет вас. На приеме никого, кроме вас, не будет. Помните, что я говорила вам…

Бартоломе последовал за доньей Хуаной. Она ввела его в небольшую комнату, примыкавшую к спальне королевы. Около огромного венецианского зеркала в кресле сидела Исабела Кастильская. Несмотря на болезнь и возраст (ей было сорок девять лет), королева до сих пор славилась своей красотой. В ее рыжеватых густых косах еще не было заметно седины, а голубые глаза блестели живо и молодо. В простом белом платье, без украшений и драгоценностей, она казалась не такой надменней и величественной, какой представлял ее Бартоломе. Он подошел к ней и опустился на колено.

— Встаньте, сеньор, — ласково сказала королева, — я рада видеть у себя сына достойного кабальеро дона Лас-Касаса, кончину которого мы искренне оплакивали. Донья Хуана доложила мне, что у вас есть просьба?

Стараясь быть спокойным и кратким, Бартоломе рассказал королеве о своем деле. Она пристально посмотрела на него своими голубыми глазами:

— Я удивлена, сеньор Лас-Касас, вы защищаете рабство? Вы хотите оставить вашего пажа на всю жизнь рабом? — в голосе королевы уже не было прежней мягкости.

— О нет, ваше высочество! Он член нашей семьи, и я думал…

— А разве у него нет своей семьи в Индии?

— Но его отец, ваше высочество, касик Намагари с Кубы, поручил его Адмиралу Колону…

Голубые глаза королевы сверкнули гневом. Она прервала Бартоломе:

— Не говорите мне об этом человеке! Он не оправдал нашего доверия. Разве он сумел поставить колонии в такие условия, которые заслуживали бы королевского покровительства? Вы знаете, что творится в Индии? Разнузданность и порок царят там. Какое право имел мой наместник доводить до такого позора моих вассалов?

Королева встала с кресла. Теперь она уже не казалась Бартоломе приветливой и красивой. Это была раздраженная, властная женщина, голос которой возвысился до крика:

— И я поражаюсь, как кардинал Деса, зная мои взгляды, просит меня помочь вам. Нет, нет и нет! Пусть ваш индеец, как и все остальные, возвращается на родину и ведет там образ жизни, достойный моих вассалов. Прощайте! Постарайтесь найти лучшее применение вашим знаниям.

И с этими словами королева указала рукой на дверь. Донья Хуана проводила убитого горем Бартоломе.

— Высокочтимая сеньора! Скажите, может быть, попытаться уговорить ее высочество через кардинала Мендосу? Я не могу уехать так, поймите…