Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - Страница 20

— А как вы узнали об этом?

— Он бросил мне это в лицо перед поединком!

Каноник помолчал, а затем сказал:

— В жизни каждого из нас наступает день и час, когда человек становится собственным судьей. Но вы видите, сын мой, как опасно и вредно брать на себя роль судьи другого человека. Слугу вы не спасли, а душу свою чуть не погубили гордыней и злобой.

Бартоломе понимал, что поступил как мальчишка, но все же чувствовал, что, если бы пришлось ему еще раз видеть, как истязают человека, он не смог бы остаться равнодушным.

— Ну, а девушка, сын мой?

— Падре, я не понимаю вас.

— Вы, как честный человек, после всего, что произошло, то есть после поединка, вы должны поговорить со своим отцом, а затем с отцом девушки.

— Да, падре.

— Честь ее в ваших руках, вы смутили ее душу, сын мой. Любовь сама по себе не грех, но может рождать грешные мысли и поступки.

— Падре, если бы видели Беатриче, вы бы не произнесли слово «грех»! Это сама небесная чистота!

— Тем более, сын мой, эту чистоту надо сохранить и беречь. Вы должны мне обещать, что перестанете бывать в семействе художника, пока не поговорите со своим отцом.

— Да, падре.

— Вы должны помнить, что тот, у кого чистое сердце и чистые помыслы, тот, кто при мысли о прошлом не может ни в чем себя упрекнуть, тот всегда найдет счастье. Вы скоро поедете на каникулы в Севилью. Откройтесь своему отцу. Ничего не может быть хуже лжи и недоверия. Я не буду накладывать на вас никакого покаяния, ибо верю вашим чистым помыслам.

Первая утрата

О горькое и страшное виденье!

Ужель и впрямь ушла в небытие

Лучистая душа, в ком все мое

Пристанище, и радость, и мученье?

Петрарка

Судья дон Франсиско де Лас-Касас любил своего сына и гордился им. Лицо Бартоломе, тонкое и одухотворенное, напоминало ему лицо доньи Беатрис, так рано покинувшей их. А характер… он узнавал в нем себя, а кому не приятно видеть свои лучшие черты, воплощенные в детях? «Бартоломе — истый кастилец, — думал отец, — горячий и честный, смелый и гордый. Нет в нем только честолюбия. Но это придет потом. Он еще молод и слишком увлечен науками, чтобы думать о будущем. О будущем позаботится отец».

— Я доволен тобой, Бартоломе, — говорил дон Франсиско. — Вернувшись из Гранады, я посетил в Толедо его преосвященство архиепископа де Мендоса. По сведениям, полученным из Саламанки, ты отлично преуспеваешь в науках, особенно в римском праве. Ты меня радуешь!

— Вы слишком добры ко мне, сеньор! — смутился от похвал отца Бартоломе. — А что же мне делать сейчас, если не учиться? Вы, и дядя, и другие рыцари завоевали Гранаду и изгнали неверных. Теперь нам, молодым испанцам, ничего более не остается, как сделаться книжными червями. Военные подвиги в Кастилии уже не нужны. Мой приятель, Леон Бернальдес, говорит, что после изгнания мавров толедские клинки заржавеют от безделья. Но я не сожалею об этом. Войны — великое бедствие для страны, приносящие смерть, горе и нужду. И пусть лучше заржавеют наши мечи, чем будут пролиты потоки крови!

— Я вижу, ты забываешь, что ты — сын солдата и, следовательно, сам солдат! Боюсь, что ученые профессора в Саламанке сделали тебя слишком мягкосердечным. Но ты еще молод, а поэтому смело можешь руководствоваться словами Лукреция:

…ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно
светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно!

А мы, старые солдаты Кастилии, — и дон Франсиско погладил рукой свою длинную шпагу с чеканными украшениями на эфесе, — мы будем оберегать наших сыновей, пока они атакуют утесы и выси знаний!

— Дорогой сеньор, — несмело начал Бартоломе, — помните, в прошлый мой приезд на каникулы в Севилью я рассказывал вам о знаменитом художнике мессере Джованни Конти из Флоренции, который пишет фрески в соборе Сан-Стефано в Саламанке?

Дон Франсиско кивнул головой.

— Так вот, — продолжал сын, — у мессера Джованни есть дочь, ее зовут Беатриче. Она очень умная и добронравная девушка. И очень образованная для своего возраста. Она знает латынь, греческий язык, поет и играет на лютне. Мессер Джованни тоже очень образованный человек, ученик великого флорентийского художника Донателло. Вот портрет Беатриче, сделанный ее отцом. Посмотрите, как она прекрасна!

Дон Франсиско внимательно посмотрел на медальон: «Девушка прелестна! У мальчика недурной вкус».

Бартоломе со страхом и надеждой ждал, что скажет отец.

— Ну что же! — улыбнулся дон Франсиско. — Он, видимо, неплохой художник, этот Конти. А дочь его очень хороша собой!

— Но, сеньор… Ведь я сказал вам… я просил… — и, наконец решившись, Бартоломе воскликнул: — Я люблю Беатриче и прошу вас разрешить мне на ней жениться! Не сейчас, конечно, мы еще оба очень молоды, но потом, когда я кончу университет. Я буду так счастлив с Беатриче!

Дон Франсиско с усмешкой смотрел на взволнованного сына. Какой он еще мальчик! Увлечение красивой итальянкой, такое естественное в его возрасте, принимает за любовь. Хочет связать себя браком с дочерью какого-то художника.

— Я верю тебе, что ты страстно влюблен в девушку, но, вероятно, совсем не обязательно для твоего счастья на ней жениться…

— Благодарите бога, сеньор, что вы мой отец! — задыхаясь от гнева, вскричал Бартоломе. — Иначе… — и он схватился за кинжал.