Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - Страница 41

«Но что это? — изумился Бартоломе. — Почему в душе нет прежней горечи и боли? Почему сердце полно какой-то светлой печали и даже радости?»

И он словно прозрел в тот миг. Он понял, что эта радость вызвана счастьем, которое выпало ему. Счастьем познать большую любовь. Кто сказал, что он несчастен? Разве может быть несчастен человек, которого посетила такая любовь? Почему он страдал и мучился утратой Беатриче? Разве он утратил ее? Разве одна мысль, что живет на свете Беатриче, не должна сделать его счастливым?

В глазах Мадонны — или Беатриче — светились нежность и доброта. В этом ясном взоре было, казалось, заключено нечто такое, перед чем бессильны и горе, и смерть.

Он понял, что это новое чувство приблизило его, сделало равным Данте и Петрарке. Они тоже любили, страдали, но сумели возвыситься над горечью утрат:

Как некогда, еще нежней и кротче,
Ты здесь опять стоишь передо мной!
Где столько лет твой дивный лик я славил,
Теперь тебя оплакиваю я,—
Нет, не тебя, а собственное горе!
И все ж мне радость образ твой оставил,
Твои черты вновь узнавать, любя…

Бартоломе молча вышел из собора. Алонсо бесшумно следовал за ним. Он видел строгое и вместе с тем просветленное лицо друга и знал, что нельзя ни о чем спрашивать. Алонсо понял, что Бартоломе несет в своей душе новое, необыкновенное чувство и словно боится его расплескать.

К утренней мессе Бартоломе повел Алонсо в маленькую часовню Сан-Исидоро. В свежем воздухе еще плыли звуки колоколов, когда друзья из часовни направились на улицу Сан-Исидоро к дому, где жила когда-то Беатриче.

— Когда-то… — задумчиво проговорил Бартоломе. — Мне кажется, Алонсо, что века прошли с тех пор, как я стоял у дверей этого дома и стучал. А ее уже не было здесь.

Вот и двери серого дома. Цветы диких роз, как и тогда, облетели. Ставни закрыты, — видимо, там никто не жил.

Бартоломе постучал к булочнику Гаспаро. Открылась дверь, и показался булочник, постаревший и похудевший.

— Сеньор лисенсиат! — обрадовался он. — Как я счастлив видеть вашу милость! В добром ли здравии находится ваш высокочтимый отец дон де Лас-Касас?

— Увы, дорогой Гаспаро, мой отец недавно скончался.

— Как и моя Касильда, — сказал, вытирая слезы, булочник.

— Как? Добрая донья Касильда…

— Да, да! — ответил булочник. — Не скажу, чтобы у покойницы был тихий нрав. Да простит меня господь бог, она, бывало, с утра до вечера все пилила меня то за это, то за другое. Но сердце у нее было доброе. Вот поверите ли, сеньоры, мне не хватает даже ее ругани!

— Донья Касильда была достойная женщина, — проговорил Бартоломе, — и сердце у нее было действительно доброе, — добавил он, вспомнив тот темный горестный вечер, когда она провожала его в опустевший дом Беатриче.

— А здесь… в доме мессера Конти никто не живет? — спросил он булочника.

— Нет, сеньор лисенсиат, так никто и не взял этого дома.

— И никаких известий…

— Нет, нет, сеньор! — с жалостью глядя на Бартоломе, ответил булочник. — Как уехал мессер Конти с доньей Беатриче, никаких вестей от них не было.

— Гаспаро, я скоро уеду надолго с моим другом, вот этим сеньором, и очень далеко, — Бартоломе вынул кошелек. — Мне хотелось бы поблагодарить тебя.

— Что вы, сеньор лисенсиат! Не надо! Правда, после смерти жены мои дела идут все хуже и хуже.

— Ты должен во имя нашей старой дружбы позволить помочь тебе. Не обижай меня отказом! — и Бартоломе вложил в руку булочника свой кошелек.

На глазах старика снова выступили слезы:

— Ах, сеньор Бартоломе, хотел бы я вам пожелать счастья, да не придется! Видно, не забывается первая любовь. Да еще к такой прекрасной и доброй сеньоре, какой была донья Беатриче.

— Да, мой друг. Ты правильно понял! — и Бартоломе обнял булочника. — Прощай! Вспоминай меня иногда.

— Да хранит вас пресвятая дева!

У старого учителя

Разум — незыблемая твердыня, ее не могут сокрушить ни силой, и не одолеть изменой.

Антисфен

— Нам надо навестить дона Висенте, — сказал Бартоломе. — Я пошлю Мануэля узнать, нет ли у него утренних лекций.

— Дон де Салинас просит вас пожаловать к нему, — сказал, войдя в комнату, Мануэль. — Еще вчера ему сообщили о вашем приезде.

Старый ректор встретил любимого ученика на пороге своей комнаты.

— Я счастлив видеть тебя, дорогой Бартоломе, а также твоего друга, — сказал он. — Но утро слишком свежо для сада, посидим лучше в библиотеке.

Алонсо с восторгом и удивлением разглядывал огромную библиотеку. Конечно, он видел большое книгохранилище в коллегии севильского кафедрального собора. Но библиотека у одного человека, и таких размеров! Ряды книг в шкафах, на полках, груды рукописей на столе…

— Вас удивляет обилие книжной премудрости, которое окружает меня? — спросил ректор.

— После тех, кто познакомил меня с книгами, сеньор, книги — мои любимые друзья.

— Вы знаете, дорогой сеньор, Алонсо даже в путешествии не расстается со своим Петраркой.

Ректор ласково улыбнулся.

— Не смейтесь, сеньор, — сказал смущенный Алонсо. — Ведь я тоже ваш ученик. Я знаю, сколько неустанного внимания и заботы вы уделили моему образованию в ваших письмах к Бартоломе.

— Что вы, мой друг! Я не смеюсь, а радуюсь от всей души, что нашел в вас не только ученика, но и единомышленника. Как говорит Антисфен, ученик великого Сократа: «…братская близость единомыслящих крепче всяких стен». Но я прошу вас рассказать, каковы ваши впечатления от поездки по Испании?